Должно быть, все объяснялось очень просто: с посланником, в отличие от многих прочих, никогда не бывало скучно. В нем ощущалась тщательно контролируемая, но какая-то дикая, почти первобытная энергия, притягивающая и пугающая, он был полон напряженной, яростной жизни, – и это казалось удивительно освежающим, после тусклых, безразличных взглядов и пустой болтовни аквилонских вельмож. В обществе Амальрика король с удовольствием ощущал, как и к нему точно возвращается былая сила, веселая злость давно ушедших дней.
Разумеется, политические соображения не позволяли прибегать к подобному лекарству слишком часто, – однако в такие дни, как сегодня, когда тяжесть ледяным камнем ложилась на сердце и перехватывало грудь от тоски, Вилер позволял себе послать в преисподнюю всех советчиков с их интригами и осуждающими взглядами. Какой смысл, в конце концов, тогда быть королем, если не можешь, при желании, менять правила игры?!
– Всем нам свойствен страх перед неведомым, барон, – заметил он многозначительно.
С грустью Вилер подумал о всех тех вопросах, которые никогда не решится задать немедийцу. О том, что тот действительно думает о творящемся в Аквилонии. О наследниках короля. О гибели Тиберия, в конце концов… Вилер не сомневался, что, если бы им удалось поговорить начистоту, он услышал бы немало такого, что едва ли сообщил ему кто-то из приближенных, – однако об этом не стоило и мечтать.
В полумраке острый профиль барона казался странно застывшим, точно вылепленным из лунного света, и глаза за полуприкрытыми веками не выдавали никаких чувств.
– Возможно, – отозвался он наконец, едва разжимая губы. – Однако меня куда больше пугает необратимость познания. Испив из реки всеведения, нам никогда уже не вернуться на сладкие луга невинности.
В голосе его не было ни печали, ни насмешки, как того можно было ожидать, – лишь сухая констатация факта, и король ощутил внезапно, как захлестывает его волна густой тоски, тягучей, точно гречишный мед. Он покачал головой, дивясь наплыву чувств, вызванному столь незначительными внешне словами.
– Вы слишком молоды, чтобы тосковать об утраченных иллюзиях, барон. На что же вы станете жаловаться в старости?
– К тому времени я надеюсь стать стоиком, Ваше Величество.
– Значит, утрачены еще не все иллюзии, мой друг! Обращение вырвалось непреднамеренно, и все же не случайно. На несколько мгновений оба собеседника смолкли, точно опасаясь спугнуть робкую птицу доверия, что опустилась вдруг между ними.
Наконец король заговорил вновь, нарочито отстраненным тоном, точно пытаясь стряхнуть наваждение:
– Впрочем, должно быть, вы недоумеваете, зачем я просил вас остаться – после всего, что случилось.
Он хмыкнул пренебрежительно, выказывая свое отношение к предшествующему нелепому эпизоду, точно желая показать, что все это не имеет ровным счетом никакого значения и должно быть предано забвению. И разговор их теперь пойдет совсем об ином.
– Я давно собирался встретиться с вами – сегодня лишь представился удобный случай. Воистину, все в руках Митры… Разумеется, это необычно: принимать вас здесь наедине, без надлежащего протокола, толпы вельмож и советников, придворных писцов, увековечивающих каждое слово – однако не тревожьтесь, наша беседа не имеет никакого отношения ни к Немедии, ни к Аквилонии. Напрямую, по меньшей мере.
Амальрик Торский неожиданно наклонился вперед, касаясь задремавшего волкодава. Тот мгновенно вскинул голову и ощерился, однако не успел Вилер отреагировать, как огромный пес столь же внезапно успокоился и, обнюхав руку посланника, лениво махнул хвостом и вновь опустил голову на лапы.
Не скрывая торжества, барон Торский поднял глаза на короля.
– Все, что делает Ваше Величество, не может не отразиться на его стране, ибо Ваше Величество и есть Аквилония.
Вилер задумался, пытаясь угадать скрытый подтекст в этих церемонных словах, и заметил осторожно, надеясь, что верно уловил намек:
– А вы, Амальрик? – Он намеренно назвал того по имени, что само по себе уже являлось грубейшим нарушением этикета. – Кто тогда вы?
Немедиец задумался. Пальцы вновь принялись выстукивать рваный ритм на подушке, украшенной аквилонским гербом.
– Я – лишь тень моего господина! – Традиционный ответ, часть вассальной клятвы, прозвучал в его устах натянуто и церемонно, однако в нем ощущался скрытый смысл, напряженность, источника которой Вилер не мог угадать. – У меня нет иных желаний, кроме отражения Его воли.
– Однако, кем бы он ни был, ваш господин, это отнюдь не король Нимед.
Вилер до последнего мгновения не был уверен, верно ли истолковал сомнения, что крепли в нем на протяжении последних месяцев, когда он пристально наблюдал за немедийцем, однако сейчас по выражению лица посланника понял, что стрела попала в цель.
Амальрик прикусил губу, в глазах мелькнула тревога… и хотя лицо его, когда миг спустя он поднял его на короля, было вновь совершенно безмятежным и непроницаемым, он не мог скрыть залившей его бледности.
Вилер чуть заметно усмехнулся.
– Что за странные мысли, Ваше Величество? – Голос посланника звучал вполне твердо, даже с ноткой тщательно контролируемого возмущения. – Еще немного, и я решил бы, что вы обвиняете меня в измене моей стране!
– Митра упаси!
Убедившись наконец в истинности своих подозрений – и подумать только, до чего просто это оказалось… а он так долго гадал, как подступиться к разговору! – Король с трудом сдержал победную улыбку.
– Я хотел лишь увериться, что вы именно тот человек, кто мне нужен.
Кожа на и без того напряженном лице Амальрика натянулась, точно у мумии. Глаза застыли, подобно кусочкам обсидиана.
– Могу ли я спросить, что Ваше Величество имеет в виду?
Вилер нарочито пожал плечами. Все сомнения вдруг оставили его, испарились, подобно росе, когда всходит солнце, и точно неимоверная тяжесть упала с души. Путь, что прежде казался темным и полным тревог, внезапно высветился перед ним, подобный золотому клинку, и он преисполнился возбуждения при одной мысли, что предстоит пройти по нему. И то, что на том конце пути лежала смерть, делала его лишь более захватывающим.
– Скажите, барон, – произнес он с почти отеческой улыбкой…
Впрочем, по возрасту немедиец годился ему в сыновья – невозможно представить, но он был ровесником Валерию с Нумедидесом! – и эта мысль лишь усилила его восторг.
– Скажите, по-вашему, что основное для любого правителя?
Вопрос был непростым, и Амальрик надолго задумался, пока не понял наконец, что Вилер и не требовал у него ответа. Он молча взглянул на короля Аквилонии, и тот, довольный его понятливостью, одобрительно кивнул.